Без надежд на замужество

Без надежд на замужество

Прочли ли вы в N 9362 "Нов. Вр." длинную корреспонденцию из Одессы г. Лендера о вывозе девушек на Восток? Поразительны некоторые подробности. Вывозимые, "исстрадавшись дома в нужде и голоде, не проявляют желания вернуться к прежней жизни". Они "открещиваются от всякого вмешательства полиции и от непрошеной защиты". Графиня А. И. Шувалова привлекла десятки тыс. руб. на устройство трудового дома для "порочных женщин". Дом устроился. Но он остался пуст. Всего одна пансионерка "трудилась" в нем, и автор растерянно спрашивает, "не брать же насильно женщин с улицы". Там же он сообщает слухи, что в одном из турецких гаремов "есть смоленская гимназистка, сбежавшая от школьной премудрости, есть покинутые мужьями жены, а одна француженка-гувернантка, по поводу тайного увоза которой возникла дипломатическая переписка, откровенно и решительно заявила, что она просит не освобождать ее".

Что же, понимаем ли мы эти факты? Я думаю, нет. Думали ли над ними серьезно? Хлопотливо и суетливо говорили об этом много; но, как "публика" во время пожара, больше "ахали", чем что-нибудь делали и даже чем что-нибудь понимали в нем. Я думаю, в конце концов мы были даже равнодушны к делу. Нужно кому-нибудь "благотворить". Кому же? Нищенок взяли те-то, сироток те-то. А "мы"? А есть еще вывозимые в Турцию девушки. "Ах, какой пассаж! Вот и дело. Заведем переписку с полицией, с властями. Вы, душечка, возьмите кассу, она переписку, я хлопоты, а моя кузина сборы пожертвований!" Что все это дело пустое, видно из того, что "отмахнулись" рублем благотворители на много тысяч; а девушек к ним не пришло ни одной или пришло очень мало.

Я помогу разъяснению, приведя два факта. Есть прекрасная, мало оцененная в нашей литературе книга: "Из жизни христиан в Турции" К.Н. Леонтьева. Он был нашим консулом в Турции и последнею звездою славянофильства ("Восток, Россия и славянство", 2 т.); В одной из повестей его рассказывается, как из большого сербского дома, из родовитой и богатой семьи ("большой очаг", как говорят сербы) девушка, раньше посещавшая подруг-турчанок в гареме, перешла сама туда, "потурчилась", впрочем, не меняя веры, которую турки у своих семейных не притесняют, и по любви. В повести и рассказывается тайный роман христианки и турка. Потом этот турок был убит из мести дядею беглянки; но замечательно, что брат беглянки, бывший приятелем этого турка-юноши, горячо его оплакивает, и только потому не спас его жизни, что пришлось бы иначе убить дядю. А жена его, христианка потурчившаяся, сошла с ума от отчаяния. Это рассказывает христианин, славянофил. Имя Леонтьева все знают, и никто не усомнится, что он передавал факты, очевидно, бывающие.

Другой факт, лет семь назад мною слышанный, наш, туземный. Старый и одинокий домовладелец в Петербурге сделал объявление в газетах, довольно откровенное: "Нужна экономка, образованная и молодых лет, к одинокому". Смысл объявления был прозрачен, и назавтра перед ним потянулась анфилада девушек, образованных, кончивших курс средних заведений. Купец был удивлен:

"Вы понимаете, для чего я вас беру?" - "Да". - "Что же вас, образованную, молодую, заставляет идти ко мне, старику, может быть, ворчливому, угрюмому, требовательному? Ведь вы, идя, взвесили ли, куда идете?" - "Да". - "Но отчего же вы не идете в гувернантки, в бонны, наконец, в горничные?" - "Вы стары и некрасивы, может быть, вы ворчливы и неуживчивы, но я все перенесу, и это мне легче. Я буду приноровляться к вам одному, и приноровлюсь. Но я буду хозяйка в вашем доме, т.е. спокойна, в тепле, зависима от себя и вас, самостоятельная во всем, кроме опять же вашей воли. Тут нет и тени каторги приноровляться с каждым новым местом к новым людям, выносить двусмысленное ухаживанье хозяина, неосновательную ревность хозяйки, капризы детей - чужих детей, чужого дома, всего чужого! У вас все будет мое, и я сама буду своя, своя и ваша. И это без перемены, на много лет, пока я вам нравлюсь. А я постараюсь понравиться, потому что мне дорог теплый угол".

Не правда ли, интересное рассуждение? Но чем вы его разобьете? Об удобствах жить в воде позвольте решать рыбе, в воздухе - птице. Не можем же мы, только пользуясь услугами бонн и гувернанток, рассуждать о сладости быть бонною и гувернанткой. Нет, вы попробуйте сами покочевать и, может быть, в заключение попроситесь в гарем в Турцию. "Он не христианин. Да ведь и я какая христианка? Только закону Божию выучилась в гимназии. Так ведь это я забыла, как и географию. Будет во всяком случае один господин. Не русский старый купец, а молодой турок. Может быть, будет любить. Может быть, будут дети и я к ним привяжусь. Что-нибудь выйдет, какой-нибудь смысл, а то уж дома очень бессмысленно: подруги сбивают пойти в дом терпимости, это совершенно позволительно, полиция не препятствует, но уж лучше я поеду хоть и в запрещаемую полицией восточную поездку".

Явно из всей корреспонденции г. Лендера, из всех поразительных подробностей, что за исключением редких обманов, - а ведь обманы бывают даже и при нормальной женитьбе, обманы и принуждение, - девушек вовсе не увозят, а они уходят. Девушки от положения одинокого, бессмысленного, опасного (в случае нужды и риска проституции) уходят в то, что по их оценке, как вода по оценке рыбы, лучше "отечественного" положения. Вот и все; что же вы на это ответите? Замахаете руками? Махайте хоть целое столетие. Все это будет риторично, а дело останется.

Мне недавно рассказывали, что здесь в клиниках Виллие одна чиновница, чтобы родить живым ребенка, согласилась на кесарево сечение. Без него ребенок родился бы мертвым, но и без страдания для нее. Таково неодолимое стремление, вложенное в женщину, иметь детей, иметь смысл своего бытия. А вы ей подсовываете должность "гувернантки" и "бонны". Само собою, бесконечно грустно быть матерью турчонка, в чужой стране, умереть для России. Но ведь что же ей Россия-то предложила, кроме: 1) бонны, 2) дома трудолюбия, 3) звания проститутки. Печально покинуть отечество, но не всякое. Будем искренни и станем немножко на сторону девушек, войдем в грустные счеты по пальцам, за сальным огарком свечки, в нетопленной квартире. "Трудовой дом" тепел, с инвентарем, с швейной машиной (описывает г. Лендер). Но все это "не мое"! "Не мое все, и я везде не своя, а чужая. А мне хочется своего, хочется дома, угла, где я была бы не пансионеркой на казенном содержании, а все же хозяйкою, женою, пусть даже не единственною, и матерью уж во всяком случае своего ребенка".

Ведь турки имеют определенное потомство, определенный род, т.е. имеют какой-то, нам только неизвестный, строй семьи. К.Н. Леонтьев описывает, что они влюбляются, любят, бывают нежны. Все это очень странно на нашу оценку, но пусть уж о воде судит рыба, а не ворон. Бесспорно, без семьи татары бы выродились, загнили, были бы на улице невоспитанными и грязными буянами. А посмотрите, как они скромны, трудолюбивы, в драках не участвуют, в пьяном виде не встречаются, неприличных песен не орут. Стало быть, с детства их кто-то воспитывал. Кто же? Не отец, вечно ходящий с мешком за плечами и торгующий халатами. А если не отец, то мать. Какая же мать? Да вот возможная смоленская гимназистка и возможная русская брошенная жена или француженка гувернантка, ибо строй семьи у татар и в Турции один и тот же. А если татарчонки воспитанны, то, значит, во-первых, их матери не что-то вроде девиц в домах терпимости, как мы привычно представляем себе страшное слово "гарем"; а во-вторых, что не только матери эти с совестью в себе и с чистоплотностью, но что и вся обстановка дома и семьи не есть хаос, беспорядок, разгильдяйство, распутство, как мы тоже представляем себе, а что-то по крайней мере трудолюбивое и регулярное. Опять прошу всмотреться в татар, как они добропорядочны. А добропорядочным нельзя стать без воспитания. А воспитывается человек дома. Стало быть, по человеку мы заключаем и о том неизвестном х, который зовётся татарскою семьею и в которую ведь ни один европеец не заглядывал.

Бесконечно грустная картина этого ухода, а не увоза девушек на Восток пробуждает старый тысячелетний вопрос: что такое незамужняя девушка? без надежд на замужество? без надежд по некрасивости, бедности, болезненности, даже уродства? Вспомним кесарево сечение. Увы, болезненные, слабые, бедные, очень некрасивые - все равно хотят иметь смысл бытия своего, которым для девушки вековечно останется кормимый ею ребенок. Так от сложения мира и до его "светопреставления". И мне кажется плачущая, точащая из себя слезы картина этого "ухода" девушек есть выразительный, а главное, необоримый и непоправимый ответ на небрежную, сухую разработку в Европе брака и семьи, какая совершилась по указанию и под мотивом: "лучше не жениться", "суть скопцы... царства ради небесного".

Девушки, покидающие нас, как бы говорят:

- Мужчины в России и сама Россия как государство держатся воззрений, что "лучше не жениться". И как нам некуда деться, то за исполнением своего призвания мы и уезжаем туда, где держатся воззрения, что "лучше жениться". В нашем положении дочери Лота поступили еще решительнее и высказали мотив, о котором мы только молчим: "Нет человека, который вошел бы к нам по закону всей земли" (всего мироздания. "Бытие", XIX).

Вот что мне давно хотелось сказать на эту грустную тему. "Рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше". Устелем девушкам лучшую, но на их взгляд и оценку лучшую судьбу, т.е. более полную и округленную, чем до сих пор, судьбу не ремесленную только, не профессиональную, - и они останутся в отечестве, не будут молча и уклоняясь от неудобных ответов уходить от нас. Повторяем, "старая, не нужная никому девушка" есть подлинный и единственный родник явления, именуемого ложно: "торговля белым товаром", и настоящее имя которого: "уход девушек, через посредство комиссионеров, из христианских стран в нехристианские". Ведь ни одна замужняя и счастливая женщина, ни одна мать русских детей этими "комиссионерами" не захвачена, не обманута, не "увезена": наблюдение, которое решает спор. Мы построили узенькую, допустим идеальную, ниточку семьи как "союза одного с одной на всю жизнь" ("Кормчая") и сказали: пусть побежит по этой ниточке стомиллионный народ. Но кто на нее не попадает, кто не вступает именно в этот "союз единого с единой вечный", - тот фатально и непременно падает в проституцию, "бонны", внаем к старым купцам. Ибо ничего среднего и промежуточного нет, ничего не изобретено. Между тем этот установленный путь тесен, узок, неудобен, исполнен риска в случае несчастия, болезни, измены жены; и на него не вступают часто и те, кто мог бы, даже обеспеченные и богатые. И ничем никто их к неудобному не принудит. И вследствие этого сколько девушек, даже богатых, даже красивых, умных и добродетельных, засыхает. Точно печальная сухая смоковница Евангелия.

Вывоз из Европы на Восток "лишних" девушек есть одна из многих подробностей, из граней многогранного феномена: гибель европейской семьи.