ОТВЕТ г. КИРЕЕВУ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОТВЕТ г. КИРЕЕВУ

На меня так много нападают, что, кажется, самая элементарная справедливость требует "дать последнее слово подсудимому".

Речи мои смутили критиков, но гораздо раньше моих речей факт проституции и детоубийства их не смущал. Два-три фельетона публициста "могут поколебать брак, а стало быть и семейство и все гражданское общество, все государство", пишет г. Киреев. А гниение огромного тела России, а эти страшные отделения больниц Обуховской и Калинкинской, а эти толпы девушек, высыпающие в холодную зимнюю ночь на залитые электричеством улицы столицы, - все это "не колеблет брак, ни семейство, ни государство"? Ответьте, г. Киреев!

Г. Киреев. Я занимаюсь старокатолическим вопросом, а не медициной.

Я. Но вы взялись судить о браке? Вы возражаете мне?

Г. Киреев. Да, потому что вы коснулись канонов, а я тут специалист. Я богослов.

Я. Так гниение-то России, это... не богословский вопрос?

Г. Киреев. Нет, медицинский. Это - в ведении медицинского департамента министерства внутренних дел, и вы перепутали темы и, так сказать, территорию вопросов...

Я. Да, счастливы вы... в наивности или неведении. Не находя в Евангелии текстов против учреждения домов терпимости, вы чистосердечно верите, что учреждением домов терпимости Россия не нарушила Евангелия. Но так как в Евангелии есть текст: "а женящийся на разведенной - прелюбодействует", то, например, если бы хоть одному мужу, давшему жене развод и великодушно принявшему, в силу возмутительного устройства бракоразводного процесса, вину на себя, государство ясно, открыто и честно разрешило вступить в новый брак, то не один, а тысячи гг. Киреевых и оо. Дерновых возмутились бы и завопили, как он грозит в своем фельетоне: "Государство не имеет права объявить недействительными апостольские и соборные правила, не может также объявить закона, противоборствующего церкви. В таком случае иерархия церкви не обязана повиноваться государственной власти, которая захотела бы принудить ее признать то, что противно Закону Божию и ее совести".

И г. Киреев спокоен. Проституция не против текстов: да будет проституция! Но развод с правом новой семьи - против текста: и церковь вправе прямо "не послушаться государства"! "отказать! запретить"!

О, давно я стал бесконечно любить государство, эту земную светскую власть, этого грубого, по-видимому, часового: ибо грубыми мозольными руками все же он перевязывает раны больному, подбирает, хранит, лечит. Да, в государстве - Христос! - приходится воскликнуть. "Истинно, истинно говорю вам: кто из вас принял единого из малых сих (о детях) во имя Мое - Меня принял": и государство стало нянькою около больных, около рожениц, около детей; оно воистину, как Христос заповедал, открыло двери своих приютов равно всем: "Придите - и Я согрею вас!" Осанна государству; оно ныне как "сын Давидов", в белых одеждах милосердия, в красоте любви и сострадания... И хоть священства одежд на нем нет, но за священство подвигов его, за это удивительное его отношение к детям и женщинам можно положить перед ним земной поклон.

И вот против угроз по его адресу г. Киреева: "Не смеет!", "не может!", "не послушаем!" - мне хочется сказать людям тоги и меча, что г. Киреев или не все тексты знает, или некоторые из них утаивает. Например, есть знаменательный и применимый к нуждам наших дней и принципиальный для всего Евангелия, для всего смысла пришествия Спасителя на землю, текст:

"И фарисеи говорили Иисусу: смотри, что делают ученики Твои: чего не полагается в субботу".

Ученики же, идя полем и взалкав, срывали колосья и растирали руками и ели зерна.

Иисус ответил:

"Неужели вы не читали никогда, что сделал Давид, когда имел нужду и взалкал сам и бывшие с ним? Как вошел он в дом Божий, при первосвященнике Авиафаре, и ел хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме священников, и дал и бывшим с ним?

И сказал им: суббота для человека, а не человек для субботы. Посему Сын Человеческий есть господин и субботы".

Вот какой основной текст Евангелия забыл или утаивает г. Киреев. И мир теперь алчет. Разве ничего не говорит нашему сердцу и уму Калинкинская и Обуховская больница? Если ничего не говорит - мы умерли для Бога, мы - трупы, хотя и с "текстами". "Повапленный гроб, украшенный снаружи, а внутри наполненный костей тления" - вот наш пресловутый брак, опирающийся одною ногою на погубление сотен тысяч девушек - без детей, без родства, обращенных в клоаку общественного непотребства (ведь будь активная разработка брака в стране и получи они все вовремя замужество, они не попали бы в проституцию), и еще другою ногою упирающийся в детоубийство: "Это от стыда, но стыд - для охранения целомудрия; пусть убивают!"

Да, это "для охранения целомудрия".

А дома терпимости - целомудрия не оскорбляют?

А страшная болезнь - не мешает Европе быть целомудренною?

Нельзя разведенному мужу, принявшему на себя вину, жениться: это нарушает освященную древностью Кормчую книгу. Но как дома терпимости в Кормчей книге не упоминаются, то они ее и не нарушают: sunto! (быть по сему! (лат.))

Но так ли исторически осведомлен г. Киреев? Он пишет не колеблясь: "Наши законы о браке основаны на слове Божием, стало быть хороши (курсив его)"... "Повторяю, законы наши хороши, их самих нечего и касаться"... Самоуверенно. Ведь г. Кирееву известно, что наши законы о браке изложены в так называемой Кормчей книге. Но неужели же ему неизвестно, что Кормчая книга - есть светская византийская компиляция, составленная при императорах Льве и Константине (конца IX и X веков), и в которой, как во всех средневековых компиляциях, вроде "Пчелы", "Палеи", "Луцицариуса", "Gesta Romanorum" и проч., перемешано христианское и языческое, греческое и римское, и всего менее есть евангельского и уж ничего ровно библейского. Есть там, сверх языческой римской основы, еще епархиальные греческие распоряжения о браке, частные мнения о браке аскетов, которые по самым обетам своим относились к браку отрицательно и компетенция мнения которых едва ли может быть универсально принята поэтому. Доказательство - самое определение в "Кормчей" брака. Всякий понимает, что определить вещь - значит построить фундамент, по плану которого расположится и план всего дальнейшего учения или догмы, или закона. Каково же это определение в "Кормчей"? Вот оно: гл. 48: "Брак есть соединение мужа и жены и общий жребий на всю жизнь, объединение божественного и человеческого права". Ваше ухо уже слышит в этой форме "медь звенящую и кимвал бряцающий". "Corpus juris civilis". Действительно, это только перевод из Digestae (Дигестот (лат.)), XXIII: "Nuptiae sunt conjunctio maris et feminae, cousortium omnis vitae, divini (жреческого, языческого) et humani juris communicatio". Теперь, из рук императоров Льва и Константинтина перейдя в руки Владимира св. и его сыновей, далее Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, еще далее - к Василиям и Иоаннам Москвы и докатясь "неповрежденно" до нашего времени, эта компиляция перестала ли быть светским и в некоторых частях языческим по происхождению сборником? Сборником, при составлении которого, например в определении брака, не было сделано справки даже с Евангелием. Вот оно (замечательно, что о. прот. Дернов и г. Киреев оба воздержались привести его).

"И сказал Иисус: не читали ли вы, что сотворивший - в начале мужчину и женщину сотворил их" (Быт. 1). Т.е. что два пола есть первый абсолют брака. "И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью" (Быт. 2). Т.е. Творческую Волю, сгармонировавшую два пола, любовь приводит в исполнение с такою непременностью, что даже оставляется ради ее отец и мать. Таков второй абсолют брака. "Так, что они уже не двое, но одна плоть". Говорится об едином слитном организме муже-женского слияния, о существе супружества и вытекающего из него родительства. "Итак, что Бог сочетал - человек да не разлучает" (Матф. 19). Т.е. разлучить сопрягшихся, или ребенка от родителей, государственно или священно, в чем бы то ни было: в фамилии, правах или имуществе, в чести или в счастии, грубо физически или косвенно путем осуждения и пристыжения (учение о незаконнорожденных детях) - значит разорвать крови, истребить родство, разрушить в людях Божию тайну.

Что "тайна" здесь есть, присутствует, хотя, казалось бы, дело касается тел, чудно объяснил апостол Павел в послании к Ефесянам (гл. 5): "Муж есть глава жены - как и Христос церкви. Должны мужья любить своих жен, как свои тела; любящий свою жену - любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь - церковь. Потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его. Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть (Быт. 2). Тайна сия велика есть". Последнее выражение послужило фундаментом для возведения брака в таинство? Т.е. что же это такое? Все, здесь описанное. Читатель может прочесть, вдуматься, судить. Тайна родства человеческого, родного в человеческом, костного и кровного, откуда льется такая необоримая связанность людей и преданность, около которой малою дробью является вся остальная филантропическая и гуманная человеческая любовь. Как же могло и решилось учение о незаконнорожденных детях вмешаться в эту "тайну" и сказать отцу: "Эти дети - Семеновы, по духовному отцу зеленщику Семенову, тогда как вы - Петров, совсем другой человек, и не отец и не родной этому дитяти"? Зову Бога во свидетели, что кто так говорит, сказал, повелел считать - богохульствовал.

Это - прямо ужасно, что совершилось. На этом и основано детоубийство.

В заключение маленькое литературное nota-bene: г. Киреев еще более неточно, чем о. Дернов, и от этого совершенно неверно передает главные мои утверждения. Напр., он выражается: "Р-в говорит, что таинства брака не существует". Но, конечно, я признаю таинство брака, не деля детей на законных и незаконных; но оговорился: "Так как везде в Европе дети делятся на законных и незаконных, то нельзя доказать живость и присутствие в Европе (в совести Европы, в сердце Европы, в уме Европы) таинства брака". И объяснил - почему. И г. Киреев, и о. прот. Дернов, оба осторожно обошли этот мой важнейший аргумент (о недоказуемости в Европе таинства брака). Это - маленькая подробность. Но и вообще всего хода моей мысли, как и аргументов в точном их значении, не уловили и г. Киреев, и А. Дернов; и не только что не опровергли, но и не коснулись, не разобрали их. Они играли на арфе неопределенную мелодию, когда я выставил перед ними таблицу умножения.