О неурочных занятиях учащихся

О неурочных занятиях учащихся

Циркуляром от 15 августа 1902 г. управляющий министерством народного просвещения предоставил семь учебных дней в году в распоряжение педагогических советов мужских и женских гимназий, каковые дни могут быть сделаны рекреационными, но с тем, чтобы использование их не было предоставляемо произволу или капризу отдельных учеников и учениц, а чтобы дни эти посвящались "экскурсиям, чтениям, осмотру музеев и т.п. разумным развлечениям, смотря по времени года и местным условиям".

Эта благотворнейшая мера имеет в себе не одну, а несколько сторон, на которые следует обратить внимание, дабы наилучшим образом использовать самую меру. Прежде всего, педагогические советы выводятся из того летаргического состояния, в каком они находились и к которому привыкли благодаря исключительно пассивному своему положению, сводившемуся к формуле: "Выслушал и исполнил". Отныне они призываются к роли зорких наблюдателей за здоровьем учеников и за текущими моментами повышающегося или понижающегося состояния нервной энергии. Семь дней предложены им на выбор, и они могут их распределить так и этак, лучше и хуже, целесообразно и совсем бесцельно. Прогулка в августе или сентябре, сейчас после летнего отдыха, когда учеников вовсе и не тянет на прогулку, или осмотр музеев в декабре, когда темно, - вовсе не то, что день отдыха в октябре - ноябре или в апреле - мае, среди интенсивных занятий. В гимназии есть месяцы нетрудных занятий и есть до известной степени "страдная пора", в которую лишь редкие ученики не бывают изнеможены. Здесь мы встречаемся с одною из труднейших педагогических проблем, пока не решенных вовсе, но в решении которой будет со временем состоять истинная честь педагогической изобретательности учебного ведомства. Мы говорим о времени экзаменов. Самая "страдная пора", положительно пожирающая здоровье и нервы учеников, есть предэкзаменационная и экзаменационная, и она падает как раз на самые цветущие месяцы года. В августе, сентябре и начале октября, когда льют дожди и из дому выйти не хочется, да и нельзя почти, у учеников много свободного времени и легко на сердце; но вот апрель и май: на сердце ученика тоска, беспокойство; он закупорен в своей комнатке; и хоть вы его гоните, он и сам не выйдет в лес, в поле, на улицу, между тем как теперь один час на воздухе больше поднял бы здоровье, чем целые сутки на воздухе в сентябре. Это все видят, и все знают; едва ли кто-нибудь об этом не болеет душою. Но ничего не придумано и очень трудно что-нибудь придумать для врачевания этого недуга школы, для возвращения детям и юношам весны.

Вторая важная сторона рассматриваемого пункта циркуляра состоит в следующем. До сих пор у нас в гимназиях не столько совершались образование и воспитание, сколько производилась "учеба" в самом дурном, застарелом смысле. Гимназия просто была место, учреждение, дом, контора, где мальчики разных возрастов учили учебники разных форматов; учитель был приставлен больше в качестве наблюдателя или дозорщика за этой процедурою, чем в значении руководителя, наставника и просветителя. Классный журнал и отметка были "скорпионом" в его руках, которым он подгонял упражняющееся в учебе юношество-отрочество; спрашивание заданного почти исчерпывало содержание урока; это спрашиванье определяло качество учителя (строг или не строг) и характер предмета (трудный или не трудный), причем почти и не поднималось вопросов о таланте учителя, о занимательности предмета. Никакой "занимательности" и никакого "таланта" в гимназии не было; это - совершенно неизвестная сторона в русской педагогике.

Введение посещений музеев, экскурсий и чтения хотя бы только в семь экстраординарных дней в году разрушает эту слежавшуюся и затхлую "учебу". В самом деле, неужели научиться можно только из учебника, и приобрести что-нибудь в душу можно не иначе как со страницы которой-нибудь из девяти фатальных книжек: 1) Соколова, 2) Кирпичникова, 3) Кюнера, 4) Давидова, 5) Смирнова, 6) Иловайского и пр.? Вся природа и вся история, как и все богатство национальных сокровищ и картинности родной страны, были выброшены из школы. Сын мещан новгородских или псковских знал о Новгороде и Пскове ровно столько же, сколько о них знал ученик Бакинской гимназии; это были географические и исторические термины куда меньшего значения, чем Манчестер или Спарта; и ученик Новгородской гимназии больше знал о пеласгах, чем о кривичах, и о Тарквинии Гордом, чем о Гостомысле. Никаких оттенков по местностям не было в постановке наших гимназий, и это оттого, что учебник - один на всю Россию, а вне учебника не было света и просвещения. Теперь каждая гимназия и ученики ее увидят местность, в которой живут, и ее приблизительное значение. Прежде ученики ничего вокруг себя занимательного не видели, ничего интересного. Образование было вполне отвлеченным, абстрактным. Между тем нет местности без огромной в ней занимательности, если только взглянуть на нее знающим взглядом. Руководителям учебных заведений и учительскому персоналу и нужно создать для питомцев этот "знающий взгляд". Экскурсию или посещение музея можно, при лености и непредприимчивости руководителей, превратить в ротозейство; особенно в музее легко приучиться к верхоглядству. Нужно учеников приучить к занятиям здесь: сперва к легким описаниям, затем к изучению частностей, к классификациям, к группировкам и пр. В этом скромном занятии появится незаметный росток науки, любознательности, который школа будет или может поливать, культивировать, выращивать.

И все это будет воспитание и учение. Но уже не сухое, не по учебнику, а с некоторой инициативой самого ученика. Ученье - любимое, и от этого - действенное, творческое.