«Охота жить...» (по рассказам Василия Шукшина)

Рассказы Шукшина подобны короткометражным фильмам: читаешь их, а перед глазами сразу же вырисовываются какие-то отдельные моменты, словно эпизоды из кинофильма, который смотрел когда-то давным-давно, но который по-прежнему не оставляет равнодушным.

Шукшин и сам отмечал схожесть между литературой и кино: «Совсем разные явления – кино и рассказ. А законы, по которым сработаны хорошие фильмы и рассказ, одни». По мнению писателя, рассказ, так же, как и кино, «должен увлекать читателя, рождать в душе его радостное чувство устремления вослед жизни». Шукшин напоминал о том, что в центре внимания хорошего рассказа должны быть «дела человеческие», которые находятся в вечном движении, вечном обновлении.

Охота жить... В каждом рассказе герои размышляют о жизни, ее смысле. Сергей Духанин (рассказ «Сапожки») размышляет: «Вот так живешь – сорок пять лет уже – все думаешь: ничего, когда-нибудь буду жить хорошо, легко. А время идет... И так подойдешь к той ямке, в которую надо ложиться – а всю жизнь чего-то ждал. Спрашивается, какого дьявола надо было ждать, а не делать такие радости, какие можно делать?». Вот под натиском таких мыслей Сергей идет и покупает жене дорогие сапожки – «половина мотороллера». И не беда, что сапожки не подошли Клаве, что их будет носить дочь Груша, ведь дело-то вовсе не в них.

Дело в том, что охота жить, жить по-настоящему, полной жизнью, жить так, чтобы дух захватывало. Такая тяга к жизни чувствуется во всех рассказах Шукшина. Главный герой рассказа «Степка» Степан Воеводин сбежал из тюрьмы, не досидев там всего три месяца. Сбежал, потому что нестерпимо захотелось пройтись разок по родной деревне, вдохнуть знакомый с детства терпкий весенний холодок. И пусть недоумевает участковый: «Прости меня, но я таких дураков еще не встречал, хотя много повидал всяких. Зачем ты это сделал?.. Теперь еще пару лет накинут». Но Степану уже ничего не страшно: «Ничего... Я теперь подкрепился. Теперь можно сидеть. А то меня сны замучили – каждую ночь деревня снится... Хорошо у нас весной».

Многих шукшинских героев одолевает какая-то непонятная тоска, подобная той, которая одолевает Максима Ярикова из рассказа «Верую!»: «По воскресеньям наваливалась особенная тоска. Какая-то нутряная, едкая... Максим физически чувствовал ее, гадину; как если бы неопрятная, не совсем здоровая баба, бессовестная, с тяжелым запахом изо рта, обшаривала его всего руками – ласкала, тянулась поцеловать». Вот такая тоска и заставляет людей что-то изобретать, выдумывать, делать все возможное и невозможное, для того чтобы вырваться из ее тесных пут. Каждый находит для себя какой-то свой выход из этих тяжелых серых будней. Антип Калачиков (рассказ «Одни») играет на балалайке: «Это была страсть Антипа, это была его бессловесная глубокая любовь всей жизни». И если бы не балалайка, наверное, Антипу и его жене Марфе было бы очень тоскливо в их опустевшем доме. Бронислав Пупков из рассказа «Миль пардон, мадам!» сочиняет неправдоподобную историю о том, как он в годы войны покушался на Гитлера, и каждый раз с упоением рассказывает ее приезжим охотникам: «Он идет ко мне навстречу... Он улыбался. И тут я рванул пакет... Смеешься, гад! Дак получай за наши страдания!.. За слезы наших жен и матерей!..» «И с ужасом: „Я промахнулся“. Эта ложь – тоже своеобразная отдушина, выход из серой действительности.

Рассказы Шукшина притягивают своей простотой и незамысловатостью, вот поэтому их хочется перечитывать снова и снова. Они как-то ненавязчиво наталкивают на размышления, заставляют искать истину, которую хотел донести до нас Шукшин. И, безусловно, самое важное из того, что отразил в своем творчестве писатель, – это удивительная по своей силе любовь к жизни: «Охота жить! – упрямо, с веселой злостью повторил большой красивый парень, не слушая старика. „Ты ее не знаешь – жизнь. Она... – Подумал, стиснул зубы: – Она – дорогуша. Милая! Роднуля моя“.

Охота жить! Жить, вдыхая полной грудью весенний воздух, жить, радуясь каждому прожитому дню, жить, принося счастье любимым людям. Вот основная мысль всего творчества Василия Шукшина.