Размышляя о книге М.А. Шолохова «Поднятая целина»

«Все смешалось в доме Облонских» – так Лев Николаевич Толстой начинает свою «Анну Каренину». Все смешалось нынче и в нашем доме, называемом Россией. Большинство населения волнует одно: как выжить, прокормить свою семью в жестких условиях рыночной экономики. И на все лады общество то ругает колхозную систему, из-за которой у нас до сих пор неразбериха с сельским хозяйством, то наоборот, добрым словом вспоминает ее, когда речь заходит о мытарствах нынешних фермеров-одиночек.

Вот почему, когда в классе зашла речь о «Поднятой целине» Михаила Шолохова, мало кто из ребят стал ее читать, дескать, вредная книжка, колхозы защищает, зачем она нам сейчас?

А я все-таки прочитал роман до конца и понял, что он по-своему современен. Посмотрите сами. Сразу же после приезда Семена Давыдова в Гремячий Лог секретарь местной партячейки Макар Нагульнов, «освещая положение, заговорил о гремяченском ТОЗе». Мыто знаем, что товарищество по совместной обработке земли – одна из многочисленных форм кооперации на селе. В Гремячем Логе ТОЗ влачит жалкое существование: «В нем состоит восемнадцать дворов – одна горькая беднота». А главная причина плохой работы ТОЗа – кадровая.

Шолохову, родившемуся и выросшему в тех местах, лучше других было известно, что три четверти донских казаков имели крепкие, зажиточные, да и просто богатые хозяйства.

Природная тяга к земле, к мужицкой добротной работе пересиливала даже в тех, кто в первые послереволюционные годы был на стороне красных, воевал, партизанил.

Нагульнов рассказывает Давыдову о Титке: «Этот Бородин … зубами, как кобель в падлу, вцепился в хозяйство, возвернувшись домой... И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения».

Неудивительно, что и Бородин, и тем более потомственные крепкие мужики вроде Островного не могли смириться с необходимостью вступать в колхоз, отдавать все нажитое.

Закономерным я считаю и сопротивление массовой коллективизации со стороны гремяченцев. Не располагая в те годы, видимо, информацией обо всей стране, Шолохов показал типичное явление для всех охваченных коллективизацией районов: «С легкой руки Якова Лукича каждую ночь стали резать в Гремячем скот... „Режьте, все одно заберут на мясозаготовку!“, – полез черный слушок. И резали. Ели невпроворот. Животами болели все, от мала до велика...» Это было пассивное сопротивление. Но народное недовольство выливалось и в стихийный бунт, вроде бабьего, возникшего из-за передачи зерна соседнему колхозу.

Конечно, колхозный строй побеждал. Побеждал, на мой взгляд, по двум причинам. Во-первых, благодаря фактической силе, которая была в руках власти. Даже Половцев реально это понимал и не боялся высказать одному из руководителей готовившегося восстания донских казаков, полковнику генерального штаба императорской армии Никольскому, правду: «Господин полковник, вы ставите передо мной общую задачу, никак ее не конкретизируя. Совхоз я возьму, но я полагал, что мы после этого пойдем подымать казаков, а вы меня посылаете ввязываться в бой с кадровым полком Красной армии. Не кажется ли вам, что это невыполнимая задача при моих возможностях и силах? А если даже один батальон на пути моего следования выйдет мне навстречу... вы же обрекаете меня на верную гибель?!»

Вторая причина – это люди партии. Их тогдашняя безграничная вера в свою правоту, беспощадность до крайности к тем, кого партия назвала врагами. Да, коллективизация по сути была настоящим террором, не случайно Нагульнов в припадке орал: «Жа-ле-е-ешь? Да я... тысячи станови зараз дедов, детишек, баб... Да скажи мне, что надо их в распыл... Для революции надо... Я их из пулемета... всех порешу!»

Сила победила силу. Убиты в перестрелке Семен Давыдов и Макар Нагульнов. Волею случая остается живым Андрей Разметнов, будет жить Варя Харламова. Будет тихонько беднеть большинство наших колхозов, пока не придет сегодняшний день и не начнем мы разбираться со всем, что наворочено в селе за годы безхозяйства. Вот только разберемся ли?

А «Поднятая целина» – полезная книга, подсказывает, чего не следует делать на селе.