Дневник экстраверта. Путешественник по жизни

Дневник экстраверта. Путешественник по жизни

Настоящий писатель — это то же, что древний пророк: он видит яснее, чем обычные люди.

А.П. Чехов

Экстравертные дневники пишут люди, ориентированные на внешние события, разворачивающиеся в рамках локального и континуального времени и пространства. Автор таких записок живо участвует в происходящих событиях и осмысляет их с позиции заинтересованного наблюдателя, ввиду чего В.Ф. Одоевский, например, назвал свой такого рода дневник «Текущая хроника и особые происшествия», с подзаголовками «Что видел» и «Что слышал». Время таких дневников идет по астрономической шкале, не останавливаясь около субъективных переживаний, и ведут их часто люди, вовлеченные в активные события — войны, переломные эпохи, политические или социальные события. Из такого подхода получаются все жанры — от путевых заметок до записной книжки писателя, — все, кроме философски-психологического интровертного дневника, о котором речь пойдет ниже.

Краткий список жанров экстравертного дневника включает: семейно-бытовой, путевой, военный, общественно-политический, служебный, познавательный, научный дневник. В общем, это записки путешественника по жизни.

Авторы семейно-бытовых дневников исповедуют философию приземленной жизни, предпочитают «синицу в руке», они не строят больших планов, не мучаются от неразрешимых вопросов, а найдя свою колею, движутся по ней спокойно и более-менее безостановочно. Читать такие дневники менее интересно, чем телефонный справочник.

Путевой дневник — популярнейший жанр не только дневниковой, но и литературной прозы, примером коего может служить знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева или «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо. Сюжет такого повествования обычно определяется перечнем посещаемых мест, а степень интересности обеспечивают живость авторского взгляда и глубина изложения увиденных картин и пережитых впечатлений.

Карамзин дал нам достойные образчики этого жанра в «Письмах русского путешественника»: «Данциг, 22 июня 1789. Проехав через предместие Данцига, остановились мы в прусском местечке Штоценберге, лежащем на высокой горе сего имени. Данциг у нас под ногами, как на блюдечке, так что можно считать кровли. Сей прекрасно выстроенный город, море, гавань, корабли в пристани и другие, рассеянные по волнующемуся, необозримому пространству вод, — все вместе образует такую картину, любезнейшие друзья мои, какой я еще не видывал в жизни своей и на которую смотрел два часа в безмолвии, в глубокой тишине, в сладостном забвении самого себя.

Но блеск сего города померк с некоторого времени. Торговля, любящая свободу, более и более сжимается и упадает от теснящей руки сильного. Подобно как монахи строжайшего ордена, встретясь друг с другом в унылой мрачности своих жилищ, вместо всякого приветствия умирающим голосом произносят: «Помни смерть!», так жители сего города в глубоком унынии взывают друг ко другу: «Данциг! Данциг! Где твоя слава?» — Король прусский наложил чрезмерную пошлину на все товары, отправляемые отсюда в море, от которого Данциг лежит верстах в пяти или шести.

…На западе от Данцига возвышаются три песчаные горы, которых верхи гораздо выше городских башен; одна из сих гор есть Штоценберг. В случае осады неприятельские батареи могут оттуда разрушить город. На горе Гагелсберге был некогда разбойничий замок; эхо ужаса его далеко отзывалось в окрестностях. Там показывают могилу русских, убитых в 1734 году, когда граф Миних штурмовал город.

…Товарищи мои офицеры хотели осмотреть городские укрепления, но часовые не пустили их и грозили выстрелом. Они посмеялись над излишнею строгостью и возвратились назад. Солдаты по большей части старые и одеты неопрятно. Магистрат поручает комендантское место обыкновенно какому-нибудь иностранному генералу с большим жалованьем».

Кроме литературного направления дневник путешественника может развиваться вплоть до формата научно-популярного исследования. Так, Гарин-Михайловский в путешествии писал дневник «По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову» о политэкономических проблемах региона: «Вопрос здесь в том, как на те же деньги выстроить как можно больше дорог… И, конечно, все это было бы более ясно, если б у нас существовал общий железнодорожный план, а не сводилось бы все дело к какой-то мелочной торговле», хотя затем добавлял: «Довольно. Синее небо — мягкое и темное — все в звездах, смотрит сверху».

Общественно-политические и служебные дневники путешественников по жизни в наши дни подобны «Гражданину поэту», сочиняемому Дмитрием Быковым в стихах, и в истории России имеют многовековую традицию. Так, военный министр Дмитрий Милютин писал социально-экономический дневник все годы службы, а удалившись в преклонные годы на покой, ввел свои записи «в рамки семейной жизни». И.С. Аксаков во времена следственной работы в «казенных заведениях» Астраханской губернии сознательно вел дневник в форме писем к родным. Еще позднее ссыльный В. Г. Короленко писал в дневниках о том, как вокруг него «медленно, но неуклонно нарастают понемногу и собираются великие силы будущей борьбы».

Логическим следствием общественно-политических записок являются военные дневники, которые также широко известны, достаточно упомянуть «Записки о галльской войне» Гая Юлия Цезаря в восьми томах, начинающихся в отличном балансе экстравертного видения мира и интровертной рефлексии о нем: «Галлия по всей своей совокупности разделяется на три части. В одной из них живут бельги, в другой — аквитаны, в третьей — те племена, которые на их собственном языке называются кельтами, а на нашем — галлами. Все они отличаются друг от друга особым языком, учреждениями и законами. Галлов отделяет от аквитанов река Гарумна, а от бельгов — Матрона и Секвана. Самые храбрые из них — бельги, так как они живут дальше всех других от Провинции с ее культурной и просвещенной жизнью; кроме того, у них крайне редко бывают купцы, особенно с такими вещами, которые влекут за собою изнеженность духа; наконец, они живут в ближайшем соседстве с зарейнскими германцами, с которыми ведут непрерывные войны».

В Древнем Риме сочинение Цезаря считалось образцом лаконичной, суховатой аттической прозы, оказав решающее влияние на становление стиля Тацита и ряда других историков. Традиционно является первым произведением классической латыни, которое читают на уроках этого языка, так что нам с вами и подавно прилично начать литературную практику с дневника.