Чудаки на пути к глобализации
Чудаки на пути к глобализации
Битов открыл новую область исследования, при этом обнаружив абсолютный уровень в слове. Но главное, не в обиду будь сказано другим замечательным писателям, Андрей Битов — умный человек, а это редко бывает. В литературе, мне кажется, умных людей гораздо меньше, чем людей талантливых. Даже читая его не вполне удачные произведения, ты чувствуешь, что общаешься с умным человеком. Это очень лестно для читателя, это просто незаменимо.
Юрий Карабчиевский, советский поэт, прозаик, литературный критик и эссеист
Самое умное лицо в комедии — это шут, ибо кто желает сойти за дурачка, не должен быть таковым.
Мигель де Сервантес, из романа «Дон Кихот»
Я знаю, что это наглость по отношению к авторам больших форм, многих из которых я уважаю и люблю, но все же: одной из отличительных черт авторов малых форм является ум. Потому занятия ими предполагают, что человек — многопроцессорный, т. е. имеет несколько образований и профессий, умеет балансировать заработки и творчество, а также алгебру и гармонию в картине мира, посему имеет широкий круг интересов, вплоть до энциклопедического, что позволяет ему быть весьма интересным собеседником и конструктивным критиком. Так что даже если автор малых форм и начинает заниматься большими, интеллектуальность его никуда не девается. Даже если он не ищет успеха или корчит из себя шута, что, как метко написано выше, вовсе не глупое занятие. Хотите несколько примеров?
Упомянутый выше трогательный поэт Олег Григорьев, талантливый последователь Хармса и обериутов, — показательный пример спивающегося русского писателя. Мы об этой очень распространенной стезе не говорили, поэтому биографию Григорьева я приведу чуть подробней. В юности он «не отстоял себя как живописца» и в начале шестидесятых был изгнан из художественной школы при Академии художеств. Изгнали его за то, что рисовал не то и не так, был насмешлив и скандален, имел особый взгляд, улавливающий смешную и трагичную алогичность жизни. Вообще человек был талантливый — в частности, имел тонкий музыкальный слух и мог виртуозно воспроизводить арии из опер. Сочиняя стихи, вживался в роль, как Аркадий Райкин, но был ребенком и чудаком по природе — с таким взглядом жил и писал.
В итоге несовместимости этого взгляда с советской властью Григорьев работал сторожем, кочегаром, дворником, стал поэтом, сочинил «детское народное» стихотворение про электрика Петрова, а в 1971 году выпустил первую книжку детских стихов и рассказов под названием «Чудаки», ставшую популярной. По нескольким ее произведениям сделали выпуски журнала «Ералаш», а многие стихи вошли в питерский городской фольклор. Григорьев видел взрослых глазами детей, и детей глазами взрослых, что обеспечивало ему популярность у обеих сторон. Миниатюрный формат стихов легко запоминался, частушечная парадоксальность цепляла, а правдивость описания накопившегося в обществе идиотизма — подкупала:
«Ты просто трусиха.
Здесь нет никого.
Спокойно и тихо.
Дрожать-то чего?»
Так папа сказал…
Но, выйдя из зала,
И папа дрожал,
И мама дрожала.
Тем не менее — или именно поэтому — в начале 1970-х Григорьев был осужден на два года «за тунеядство» и отправлен на принудительные работы — строил комбинат в Вологодской области. Григорьев говорил, что в любом стихе должна быть «сила удара», иначе он станет бесконечно слабым. Его поэзии это не грозило — из Вологодской ссылки, кроме увлекшей его там коллекции бабочек, он привез стихотворение: «С бритой головою, // В форме полосатой, // Коммунизм я строю // Ломом и лопатой».
Его освободили досрочно, в 1975-м он уже принимал участие в известной выставке в ДК «Невский», но все равно начал пить и становится несовместимым не только с социальной жизнью, но и с бытовой. Тем не менее в 1981 году в Москве вышла вторая его детская книга — «Витамин роста». Однако стихи из нее вызвали негодование у некоторых представителей официальных литературных кругов, в частности у Сергея Михалкова. Григорьев, сам того не ведая, показал стереотип мышления апологетов тоталитарной системы и то, как легко и весело он разрушается. В итоге Олег не прошел в Союз писателей СССР, а затем в «Комсомольской правде» вышла статья «В чем повинны воробьи?», подвергающая Григорьева наряду с двумя другими поэтами резкой критике.
И хотя в 1985 году Леонид Десятников написал одноактную классическую оперу для детей «Витамин роста», в 1988 году был снят одноименный мультфильм, а в 1989-м вышла новая книга Григорьева «Говорящий ворон», «эффект Левши» был уже непреодолим — Олег пил:
— Как вы думаете,
Где лучше тонуть?
В пруду или в болоте?
— Я думаю, что если тонуть,
Так уж лучше в компоте!
Хоть это и грустно,
Но по крайней мере вкусно!
В том же 1989 году поэт получил вторую судимость («за дебош и сопротивление милиции»), однако защита писателей снизила кару до условного срока. Пьянство неотвратимо продолжилось, и в 1992 году Григорьев умер от прободения язвы желудка, опровергнув собственное стихотворение: «Смерть прекрасна и так же легка, // Как выход из куколки мотылька».
Сегодня, благодаря Интернету, независимым медиа-каналам и возможностям международной публикации, есть и альтернативный путь. Я бы назвала его «путь тишины», когда автор действует по принципу «делай, что должно, и будь, что будет», и, не ища слав и денег, трудится по мере сил. Более того, до определенной грани даже «гражданско-поэтические» публичные экскапады плодовитого и блестящего писателя Дмитрия Быкова не мешают сегодня автору успешно публиковаться и процветать в наше все еще не слишком демократическое время. Но я хочу сказать о менее эпатажной и более биосфероцентричной и неяркой литературе, ибо яркое всегда продается легче.
Вот, например, прозаик Дан Маркович: закончил медицинский факультет в Тарту, защитил диссертацию в Питере, 20 лет работал в Институте биофизики АН СССР в Пущино в области биохимии, биофизики, энзимологии, молекулярной биологии, написал массу статей. Потом оставил науку, став профессиональным художником-экспрессионистом, выставляется. Через десять лет стал писать короткие рассказы и повести, о которых говорит так: «Я люблю писать небольшие вещи, очень короткие рассказы, прозу, в которой главное — звук и ритмический рисунок, скольжение по ассоциациям. Иногда они на грани «стихотворений в прозе». Грань эту я, однако, не перехожу, и стихов не пишу, меня больше привлекают скрытые ритмы прозы». Публикует отдельные рассказы и книги, в том числе за свой счет. Ведет пару созданных им интернет-журналов. О публикациях говорит так: «Я поздно начал рисовать и писать, и у меня не было времени ждать и просить. Интернет дал мне возможность не унижаться в редакциях».
Более социально активный писатель — Марина Вишневецкая. В 1979 году окончила сценарный факультет ВГИКа, написала сценарии к тридцати мультфильмам, вела анимационную передачу на REN-TV. Начала печататься с юмористических рассказов, публиковала также стихи для детей.
В 2000-х получила премии Белкина, Аполлона Григорьева, журнала «Знамя», в 2011-м — премию имени Юрия Казакова за лучший рассказ года. Издается в ЭКСМО, ведет персональный сайт. Была финалистом премии «Заветная мечта» за книжку «Кащей и Ягда. Опыты. Рассказы». Позднее входила в жюри премий Белкина, «Дебют» и «Русский Букер». По оценке критика Андрея Немзера, Вишневецкая — «один из самых живых и умных современных писателей. Главное, за что я ее люблю, это умение думать о другом человеке. Вишневецкая всегда умела понять чужую боль и чужую драму… Во многом ее книги — это рецепт против нашего довольно распространенного тотального равнодушия, замкнутости на самих себе».
А вот пример не менее парадоксального и международно именитого автора совсем другой школы — метареализма. Отталкиваясь от мандельштамовского императива, требующего освоить, обжить всякую изначально чуждую человеку вещь, поэтическим словом превратить ее в «утварь», метареалисты поставили вопрос о собственной бытийной наполненности вещи, о том, как возможен диалог с ней — с кантовской вещью в себе, лейбницевой монадой, причем диалог, не превращающий ее сущность. Основным орудием такого диалога для метареалистов стала метаметафора — метафора, понятая как возможность равноправного сопряжения ломоносовских «понятий далековатых».
Один из ярких представителей метареализма питерской школы — поэт, прозаик, переводчик Аркадий Драгомощенко, выпускник филологического факультета Винницкого пединститута и театроведческого факультета Ленинградского института театра, музыки и кинематографии. В начале своей карьеры он заведовал литературной частью в театрах Смоленска и Ленинграда, потом работал редактором, журнальным обозревателем. Публиковался в самиздате с 1976 года. Видит мир как вязь сложных, неочевидных закономерностей и взаимосвязей. Тяготеет к барочному, пространному, отстраненному эпическому повествованию, в том числе — свободным стихом.
В книге «Ксении» писал: «Я, возникающее из прикосновения, отпущено поровну всем, и ты понимаешь, что не в означивании дело, но в исключении. Незримые опоры, растягивающие кожуру совмещений в неукротимом переходе в иное, — вторжение. Разве в том городе, где провел он юность (холмы, глинистая река, сладчайшее тело Иисуса, запах которого смешан с запахом старческих тел), разве там не говорили на всех языках? И что за благо, начав движенье в одном, завершать в другом, не сдвигаясь ни на йоту: дерево в окне поезда, кружащее вокруг собственной оси, — вавилонские башни степей, — кружащее, пеленающее собою твое, дарованное многими «я», которое, как известно, забывается в первую очередь. Жаворонок. Провода».
Драгомощенко стал первым лауреатом премии Андрея Белого в области прозы (1978) и был членом жюри этой премии в 1980–2001 годах. В перестройку наконец начал издаваться — и ездить по миру. Преподавал в ряде достойных американских университетов, переводил американскую поэзию второй половины XX века, выпустил несколько книг стихов на английском. Получил признание в литературных кругах США — и вообще заинтересовал их метареализмом настолько, что волна исследований этого направления не стихает в Америке до сих пор. Русский метареализм воспринимается там поэтами, лингвистами и даже философами как одна из возможностей преодолеть тупики в дуализме образно-метафорического мышления. Драгомощенко награжден Международной литературной премией «The Franc-tireur Silver Bullet» в 2009 году. Мне нравится название одной из его последних книг: «Тавтология: Стихотворения, эссе». Заметьте, как под самоиро-ничным названием чудесно уживаются в одной книге два весьма разных жанра. Как вам такой метареализм?