Союзы писателей, съедаемые микроорганизмами

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Союзы писателей, съедаемые микроорганизмами

— Вы — писатели? — в свою очередь спросила гражданка.

— Безусловно, — с достоинством ответил Коровьев.

— Ваши удостоверения? — повторила гражданка.

— Прелесть моя… — начал нежно Коровьев.

— Я не прелесть, — перебила его гражданка.

— О, как это жалко, — разочарованно сказал Коровьев и продолжал: — Ну, что ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьма приятно, можете не быть ею. Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский — писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? — обратился Коровьев к Бегемоту.

— Пари держу, что не было, — ответил тот, ставя примус нa стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу.

— Вы — не Достоевский, — сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.

— Ну, почем знать, почем знать, — ответил тот.

— Достоевский умер, — сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.

— Протестую! — горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен!

— Ваши удостоверения, граждане, — сказала гражданка.

— Помилуйте, это, в конце концов, смешно, — не сдавался Коровьев, — вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет! Почем вы знаете, какие замыслы роятся в моей голове? Или в этой голове? — и он указал на голову Бегемота, с которой тот тотчас снял кепку как бы для того, чтобы гражданка могла получше осмотреть ее.

Михаил Булгаков,

из романа «Мастер и Маргарита»

Есть, конечно всегда есть путь в писательскую карьеру через Союзы писателей и влиятельных персон этого мира, но затруднение состоит в том, что в среднем со времен Булгакова они практически не изменились. Лучшие люди этих союзов представляют ценность сами по себе, как упомянутый в этой книге первый секретарь Союза писателей Москвы, критик Евгений Юрьевич Сидоров. Насчет тех, которые сами по себе художественной ценности уже или вовсе не представляют, вы вскоре после знакомства с ними будете цитировать Мастера из известного романа, когда при описании ужасной смерти Берлиоза он сказал со злобой: «Об одном жалею, что на месте этого Берлиоза не было критика Латунского или литератора Мстислава Лавровича!»

Не надо думать, что Мастер просто потрясен неудачей с публикацией романа, и потому несправедлив и одинок в своих чувствах. Как говорил великий французский ученый и философ Блез Паскаль в произведении «Мысли», пристрастие к собственному «я» заслуживает ненависти. Так что это не эмоционирование, а осознанная оценка того, что происходит с человеком, когда он отказывается от богатейшего биосфероцентрического мышления в пользу собственного микроскопического эго. Детали того, что с человеком в этом случае происходит, я описала в 2012 году в книге «Секреты Царевны-Лягушки».

Век назад великих русских писателей вопросы союзов, объединений и званий тоже тревожили. У Викентия Вересаева есть дивная новелла на эту тему, и она так хорошо отражает суть проблемы, что я приведу ее здесь полностью — тем более, что в момент выхода этой книжки новелле сей исполнится ровно сто лет:

«Было это, мне кажется, в конце 1912 или в начале 1913 года. Заседали мы как-то вечером в правлении «Книгоиздательства писателей». Иван Бунин скучающе просматривал вечернюю газету. Вдруг он с сожалением воскликнул: «Умер Мамин-Сибиряк!.. А мы как раз собирались избрать его в почетные академики. Эх, жалко, не поспели! Тяжелая его жизнь была в последние годы. Утешили бы старика».

По окончании заседания вышел я из правления с братьями Буниными. Иван Алексеевич вдруг берет меня под руку и спрашивает: «Как вы, Викентий Викентьевич, относитесь к институту почетных академиков?» — «Нахожу, что это черт знает, что такое. Из писательской массы выделяют двенадцать человек, — почему именно двенадцать? — и награждают их словом «почетный академик». И все считают это какой-то важной наградой и смотрят на них среди других писателей, как на генералов. Не люблю генералов ни в какой области».

Бунин помолчал, потом сказал тихо и искушающее: «А если мы вас выберем почетным академиком?» — «Буду очень рад, — чтобы иметь возможность публично отказаться от этого звания и указать на всю его комичность». «Жаль…»

На следующий день звонит мне по телефону Юлий Алексеевич Бунин: «Викентий Викентьевич, брат меня просил переговорить с вами. На его юбилее, как вы знаете, присутствовало несколько почетных академиков. Между прочим, они обсуждали кандидатуры на три имеющиеся вакансии и постановили выбрать вас, как писателя-общественника, Мережковского, как представителя модернизма, и кн. Сумбатова-Южина, как драматурга. Выбор обеспечен, даже если бы остальные академики на это не пошли. Из имеющихся девяти присутствовало на совещании пятеро: брат, Боборыкин, А.Н. Веселовский, Овсяннико-Куликовский и (кажется, пятым он назвал Златовратского, если он в то время уже не умер). Но вы понимаете, — конечно, если вы собираетесь отказаться, то они предпочтут вас не выбирать».

И он стал мне пространно доказывать, что это учреждение — весьма разумное, что вполне законно желание отметить заслуги достойного писателя и т. п. Тянуло меня совершить предательство, — согласиться, а потом, после выборов, с треском отказаться. Конечно, было бы небесполезно высмеять это учреждение. Но я ответил: «Если они считают меня достойным, то должны бы выбрать независимо от того, откажусь я или нет. Пусть они действуют так, как им повелит их совесть, а я буду поступать, как мне подскажет моя».

Выборы были отложены на неопределенное время».

Позднее, в советское время более суровых литературных объединений и процессов, будущий признанный классик советской литературы Юрий Коваль выбрал стезю детского писателя, когда познакомился с писательской средой и получил отказ из «Нового мира». И тогда признался себе: «Я всегда выпадал из какой-то общей струи… И в этот момент я понял, что не попаду никогда… и во взрослую литературу я просто не пойду. Там плохо. Там хамски. Там дерутся за место. Там врут. Там убивают. Там не уступят ни за что, не желают нового имени. Им не нужна новая хорошая литература. Не нужна. Понимаешь. Там давят». И потом всю жизнь писал в стол взрослую повесть о фантастическом плавании фрегата под командованием капитана Суера-Выера к Острову Истины.

Сейчас, конечно, времена в стране и литературе менее классические, чем сто лет назад, о коих писал Вересаев. Менее людоедские, чем в 1938 году, когда был закончен роман Булгакова. И чуть менее ужасные, чем период брежневского застоя, когда решал свою судьбу Коваль. Однако за прошедшие времена иерархические модели человеческих сообществ, включая литераторские, остались прежними. И «квартирный вопрос» в виде открывшихся с перестройкой дополнительных возможностей преуспеяния их только испортил: к давлению литературных чиновников добавились коммерческие поборы. Теперь вам предложат все те же игры со скошенными к носу от постоянного вранья глазами плюс «продвижение» ваших произведений и личного писательского бренда — за деньги, на которые вы сможете спокойно купить себе личный центральный стенд на Франкфуртской книжной ярмарке лет на десять, и с эффектом, от которого вы будете отмываться все эти десять лет.

И по-прежнему преуспевающие поэты и прозаики Рюхины думают, завидуще глядя на Пушкинский памятник на Тверской: «Вот пример настоящей удачливости… какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю… Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою…»? Не понимаю!.. Повезло, повезло!.. Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие». Впрочем, наблюдать их продвижение по карьерной лестнице растущим достойным авторам часто бывает очень полезно. Как писал Курт Воннегут в «Колыбели для кошки», в каждом сообществе должны быть такие члены, глядя на которых остальные понимают: «Так жить нельзя!»

Чтобы не быть голословной, приведу еще одну цитату из «Мастера и Маргариты»:

«— Ба! Да ведь это писательский дом. Знаешь, Бегемот, я очень много хорошего и лестного слышал про этот дом. Обрати внимание, мой друг, на этот дом! Приятно думать о том, что под этой крышей скрывается и вызревает целая бездна талантов.

— Как ананасы в оранжереях, — сказал Бегемот и, чтобы получше полюбоваться на кремовый дом с колоннами, влез на бетонное основание чугунной решетки.

— Совершенно верно, — согласился со своим неразлучным спутником Коровьев, — и сладкая жуть подкатывает к сердцу, когда думаешь о том, что в этом доме сейчас поспевает будущий автор «Дон Кихота», или «Фауста», или, черт меня побери, «Мертвых душ»! А?

— Страшно подумать, — подтвердил Бегемот.

— Да, — продолжал Коровьев, — удивительных вещей можно ожидать в парниках этого дома, объединившего под своей кровлей несколько тысяч подвижников, решивших отдать беззаветно свою жизнь на служение Мельпомене, Полигимнии и Талии. Ты представляешь себе, какой поднимется шум, когда кто-нибудь из них для начала преподнесет читающей публике «Ревизора» или, на самый худой конец, «Евгения Онегина»!

— И очень просто, — опять-таки подтвердил Бегемот.

— Да, — продолжал Коровьев и озабоченно поднял палец, — но! Но, говорю я и повторяю это — но! Если на эти нежные тепличные растения не нападет какой-нибудь микроорганизм, не подточит их в корне, если они не загниют! А это бывает с ананасами!.Ой-ой-ой, как бывает!»

Чтобы микроорганизмы человеческой низости и тщеславия не подточили их организм, хорошие писатели по-прежнему отдают себе отчет в том, что принадлежность к любому писательскому союзу таланта им не добавляет. И предпочитают официальным ассоциациям «игровые» неформальные объединения Homo Ludens типа «Добровольного общества охраны стрекоз» Константина Кедрова сотоварищи — или «Багажа», созданного Битовым, Ахмадулиной, Алешковским, Жванецким и другими большими русскими писателями.

Политизированные авторы часто входят в Русский ПЕН-центр, занимающийся наукой или искусством, — в научные и художественные сообщества, а причастные кино или журналистике имеют дополнительное искушение к участию в тамошних союзах и ассоциациях. В 2009 году в России создан Гражданский литературный форум — независимое собрание творческой интеллигенции, нацеленное на интеграцию региональных писателей в общелитературную жизнь страны.

Праздник или фестиваль — тоже отличный повод для регулярных встреч: ежегодно 21 марта можно собраться на Всемирный день поэзии, придуманный ЮНЕСКО для придания нового импульса и признания поэтическим движениям, а в апреле — на Международном Писательском форуме в Питере или на Фестивале верлибра в одной из столиц. На последних двух проектах я, например, с удовольствием выступаю. А поскольку самое естественное объединение писателей происходит в литературных объединениях близких по духу людей, поэтому я всегда буду рада видеть вас в кругу участников Школы малой прозы и поэзии.