Видение, новелла, литературный очерк
Видение, новелла, литературный очерк
Ведь должен быть какой-то верный выход?
За деньги не придумаешь — какой!
Другой герой? А если мир — другой?
А может, здесь нужны другие боги?
Иль вовсе без богов? Молчу в тревоге.
Так помогите нам! Беду поправьте
И мысль и разум свой сюда направьте.
Попробуйте для доброго найти
К хорошему — хорошие пути.
Плохой конец — заранее отброшен.
Он должен, должен, должен быть хорошим!
Бертольд Брехт, финал пьесы «Добрый человек из Сычуани» в переводе Бориса Слуцкого
Литература начинается с видений, когда нечто выхватывает автора из обыденности и ему открывается новый мир. Проще всего этого достичь во сне, но настоящим писателям удается производить сновидческие, несуществующие истории и в реальности.
Исторически, видения возникли как повествовательнодидактический жанр, в котором сюжет излагается от имени лица, которому он якобы открылся в сновидении, галлюцинации или летаргическом сне. Постепенно хитрые писатели, в числе которых были великие Платон, Цицерон и Плутарх, стали писать видение не о том, что приснилось ночью, а о том, что придумалось в совершеннейшей яви. Жанр развивался все Средние века и достиг апогея в «Божественной комедии» Данте, представляющей самое мощное видение мировой литературы. Этот «чудесный» жанр использовали и священники. Так, в VI веке папа Григорий Великий написал «Диалоги чудес», после чего этот жанр широко распространился в церковной литературе всех европейских стран.
Духовные видения, писанные по латыни и пропагандировавшие политические и религиозные доктрины, развивались параллельно народной традиции описания (сно) видений, включая пародии на этот жанр и откровенные социальные сатиры вроде «Видения о Петре-пахаре» Лен-глэнда, агитировавшем «за народ» во время английской крестьянской революции XIV века.
Другим крылом жанр видений порождает любовные и рыцарские истории. Так, энциклопедия французской куртуазной любви — знаменитый «Roman de la Rose» (Роман Розы) Гильома де Лорриса был написан в жанре сборника видений. Романтика и социальность сошлись в жанре фантастики и фэнтэзи, одним из первых шедевров которых стала поэма «Тьма» лорда Байрона, честно начинающейся с описания сна (кстати, это перевод Ивана Тургенева):
Я видел сон… Не все в нем было сном.
Погасло солнце светлое, и звезды
Скиталися без цели, без лучей
В пространстве вечном; льдистая земля
Носилась слепо в воздухе безлунном.
Час утра наставал и проходил,
Но дня не приводил он за собою…
И люди — в ужасе беды великой
Забыли страсти прежние… Сердца
В одну себялюбивую молитву
О свете робко сжались — и застыли.
Прозаическая форма видений породила жанр новеллы, чье название происходит от итальянского слова «novell», т. е. новость, ибо так называли свежие переработки традиционных и народных легенд и собственно новые истории в XIII веке, когда в Европе начался подъем авторской литературы. Новелле свойственна краткость, острый, зачастую парадоксальный сюжет, нейтральный стиль изложения, при котором психологизм дается через действие, а не рассуждения, — и неожиданная развязка. В современной литературе новелла иногда употребляется как синоним рассказа, преимущественно краткого, однако у новеллы как жанра есть свое, особое очарование. Гёте говорил, что новелла — это «свершившееся неслыханное событие».
Ее истоки — это латинские exempla (примеры) и истории, вкрапленные в «Диалог о папе Григории», апологи из «Жизнеописаний Отцов Церкви», а также басни и народные сказки. Жанр новелл расцвел во второй половине XIV века, после появления в Италии книги Джованни Боккаччо «Декамерон», состоящей из цикла новелл, рассказываемых несколькими людьми, спасающимися от чумы за городом. Секрет историй Боккаччо был в том, что он убрал моралистическую установку своих предшественников, добившись, чтобы мораль вытекала из истории психологически.
Позднейшая новелла сделала парадоксы морали одной из своих главных тем. Во Франции в XV веке возник сборник «Сто новых новелл», а в XVI веке уже сама Маргарита Наваррская по образцу «Декамерона» написала книгу «Гептамерон». В эпоху романтизма Гофман, Новалис и Эдгар По создали фантастическую, сказочную и мистическую новеллу, а позднее Проспер Мериме и Ги де Мопассан — реалистическую, которая со временем стала характернейшим жанром американской литературы, получив название «короткая история» (от английского «short story»). Во второй половине XIX–XX веков традиции новеллы продолжили О. Генри, Герберт Уэллс, Артур Конан Дойл, Гилберт Честертон, Рюноскэ Акутагава, Карел Чапек, Хорхе Луис Борхес, Синклер Льюис, Томас Вулф и др.
В Европе самой «новеллической» страной стала Британия, полюбившая короткий динамичный жанр, гораздо более удобный для любимого английскими писателями эксперимента, чем роман. Натуралисты, реалисты, эстеты, неоромантики — все пробовали себя в новелле. Оскар Уайльд выкинул из новелл все социальное, зато новеллистика натуралистов началась со сборника Артура Моррисона «Рассказы о трущобах». Роберт Стивенсон и Конан Дойл писали неоромантические новеллы, а Кэтрин Мэнсфилд — «бессюжетные» психологические истории о внутренних переживаниях. В XX веке Вирджиния Вульф, Томас Элиот, Джеймс Джойс, Олдос Хаксли добавили в английскую новеллу еще больше психологизма, а также эстетизм и «поток сознания», Джером К. Джером — искрометный юмор, а агент английской разведки Сомерсет Моэм — детективный колорит, изящество и умную иронию.
Новелла, кстати, отлично прижилась в Китае с его любовью к кратким формам и мифологическим быличкам и рассказам о чудесах, породившим жанр классической художественной новеллы и народного сказа Средних веков. Основной формой циклизации новелл в Китае во все времена оставался сборник, в котором истории объединяла тема. Параллельно развивалась культура близких новеллам афоризмов и прозаических миниатюр, притч и фантастических историй, близких жанру рассказа, о котором речь впереди.
Вообще секрет новеллы в том, что она задумывается сразу как развязка истории, за счет неожиданного поворота. Виктор Шкловский[7] писал, что для хорошей новеллы необходима «любовь с препятствиями», и выделил особый тип новеллической развязки, названный им «ложный конец», который делается из описания природы или погоды — и является либо обманкой, после которой следует реальный парадоксальный финал, либо метафорой, поднимающей финал на уровень высокого обобщения, как это происходит в притчах.
В русской классической литературе новелла жанр нечастый, и «Повести Белкина» Пушкина — один из лучших примеров. Однако в начале XX века русская новелла обрела новое звучание в творчестве символиста и романтика Александра Грина, любителя Эдгара По и автора массы новелл, включая «Корабли в Лиссе», где действие происходит в вымышленной стране, которую позднее назвали «Гринландия», а история начинается со слов: «Есть люди, напоминающие старомодную табакерку». После такого начала хочется узнать, о чем это он и что будет дальше, не так ли?
Однако, как я сказала выше, новелла имела не только романтическое, но и публицистическое развитие. Вот как вы думаете, «Шинель» и «Нос» Гоголя — это новеллы?
А вот и нет. Это очерки-новеллы, которые стали шедеврами русской литературы, но от классической новеллы отошли далеко. Куда? В социальную тематику.
Поясню. Очерк — одна из разновидностей малой литературной формы, замечательная отсутствием острого и быстро разрешающегося конфликта, о котором мы с такой страстью говорили выше. Чем компенсируется отсутствие сюжета? Обширными описаниями.
Очерковая литература избегает проблем становления характера героя в парадоксальных конфликтах с собой и обществом, как это делает новелла, и воздерживается от психологизма и чудесности видений. Очерк в наше время так четко ассоциируется с газетной публицистикой, ибо он обращен к проблемам «нравоописательным»: не Коробочку и Чичикова обличал Гоголь, а нравственное состояние и социальные «язвы» российского общества в целом, обнаруживая их с ужасом и в самом себе.
Основной признак очерка — писание с натуры, поэтому в очерковой прозе и поэзии вымысел играет меньшую роль, чем в других литературных жанрах. Образность, типичность в очерке достигается выбором типичных явлений и их черт. Описательность делает очерк поэтическим текстом, где вместо сюжета историю связывает воедино авторский голос, откликающийся на описанные явления и героев своими мыслями, чувствами, а то и научными рассуждениями.
В итоге очерковая литература обычно сочетает особенности художественной литературы и публицистики. Она обозревает пороки общества на примере типичных героев и явлений, а затем обращается к читателю в надежде повлиять на него призывами, указаниями и морализаторством. Литературе в чистом виде указывать читателю, что ему думать и чувствовать, обычно не положено, но «поэт в России больше, чем поэт», что ведет наших писателей с гражданским лицом к активному постмодернистскому смешению жанров. Это делает Толстой в «Севастопольских рассказах», обращаясь к читателю прямо «на вы», Некрасов в поэме «Мороз, Красный Нос» и все прочие отечественные (и не только) писатели с активной гражданской позицией.