Фукидид

Фукидид

(ок. 460 – ок. 400 гг. до н.э.)

историк

Людей (…) больше раздражает несправедливость, якобы им причиненная, нежели самое жестокое насилие: в этом они усматривают пренебрежение со стороны равных себе, в другом – необходимость подчиняться насилию более могущественного.[915]

Начиная войну, люди сразу же приступают к действиям, с которыми следовало бы повременить, и уж после неудач обращаются к рассуждениям.[916]

Успех в войне зависит не от оружия, а от денежных средств, при которых оружие только и приносит пользу.[917]

Не следует строить расчеты на ожидаемых ошибках противника.[918]

Никто (…) не бывает равно предусмотрительным, задумывая план и приводя его в исполнение. В рассуждениях мы тверды, а в действиях уступаем страху.[919]

Очень редко войну ведут по заранее определенному плану, но чаще война сама выбирает пути и средства в зависимости от обстоятельств.[920]

Благородно мстить лишь равному себе и в равном положении.[921]

Люди с большим воодушевлением принимают решение воевать, чем на деле ведут войну, и меняют свое настроение с переменой военного счастья.[922]

Любое требование – малое или большое, – выставляемое против равных себе до решения суда, притязает на порабощение.[923]

Вещи существуют для людей, а не люди для них.[924]

Рассудительность и полная казна важнее всего для военного успеха.[925]

Люди верят в истинность похвал, воздаваемых другим, лишь до такой степени, в какой они считают себя способными совершить подобные подвиги. А все, что свыше их возможностей, тотчас же вызывает зависть и недоверие.[926]

Признание в бедности – не позор, но позорно не стремиться избавиться от нее трудом.[927]

Невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет – нерешительность.[928]

Оказавший услугу другому – более надежный друг, так как он старается заслуженную благодарность поддержать и дальнейшими услугами. Напротив, человек облагодетельствованный менее ревностен: ведь он понимает, что совершает добрый поступок не из приязни, а по обязанности.[929]

[Афины] – школа всей Эллады.[930]

Гробница доблестных – вся земля.[931]

Считайте за счастье свободу, а за свободу – мужество.[932]

При жизни доблестные люди возбуждают зависть, мертвым же (они ведь не являются уже соперниками) воздают почет без зависти.[933]

Та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу.[934]

Процветание города в целом принесет больше пользы отдельным гражданам, чем благополучие немногих лиц при всеобщем упадке.[935]

Добиваться тирании несправедливо, отказаться от нее – опасно.[936]

Страх отнимает память.[937]

Только взаимный страх делает союз надежным.[938]

Все люди склонны совершать недозволенные проступки как в частной, так и в общественной жизни, и никакой закон не удержит их от этого. Государства испробовали всевозможные карательные меры, все время усиливая их. (…) Со временем почти все наказания были заменены смертной казнью. (…) Однако и от этой меры преступления не уменьшились. Итак, следовало бы либо придумать еще более страшные кары, либо признать, что вообще никаким наказанием преступника не устрашить.[939]

Следует на насилие (…) отвечать насилием.[940]

… Война, учитель насилия.[941]

Большинство людей предпочитает слыть ловкими плутами, нежели честными глупцами.[942]

Стрелы ценились бы гораздо дороже, если бы умели отличать людей доблестных. (Ответ пленного афинянина на насмешливый вопрос победителя, были ли павшие в бою людьми доблестными.)[943]

Я упрекаю не тех, кто стремится к господству, а тех, кто слишком поспешно готов этому подчиниться. Ведь человек по своей натуре всегда желает властвовать над теми, кто ему покоряется.[944]

Будущее (…) исполнено неопределенности, но (…) эта обманчивость будущего (…) является величайшим благом.[945]

В человеческих взаимоотношениях право имеет смысл только тогда, когда при равенстве сил обе стороны признают общую для той и другой стороны необходимость. В противном случае более сильный требует возможного, а слабый вынужден подчиниться.[946]

Надежда по природе расточительна.[947]

Для тирана и для могущественного города, господствующего над другими городами, все, что выгодно, то и разумно.[948]

Если как враг я причинил вам столько бед, то я могу быть полезным другом. (Алкивиад – спартанцам.)[949]

Город – это люди, а не стены.[950]

Когда спартанский царь Архидам спросил Фукидида [представителя знатного афинского рода], кто лучше в кулачном бою – он или Перикл, тот ответил: «Право, не знаю; если даже я собью его с ног, он будет уверять, что не падал, убедит всех присутствующих и победит».[951]

Не должно гордиться случайными неудачами противника. Уверенность в себе следует питать тогда только, когда превзойдены планы его.

История – это философия в примерах.

Дальше всех уйдет тот, кто не уступает равному себе, сохраняет достоинство в отношениях с сильнейшим и умеет сдерживать себя по отношению к беззащитным.