Бертран Рассел
Бертран Рассел
(1872—1970 гг.)
философ,
логик, математик
Бояться любви – значит бояться жизни, а тот, кто боится жизни, на три четверти мертв.
В демократии честный политик может быть терпим, только если он очень глуп. Ибо лишь очень глупый человек может искренне разделять предрассудки большей половины нации.
Во все времена, начиная с правления Константина и вплоть до конца XVII столетия, христиане подвергались куда более лютым преследованиям со стороны других христиан, чем некогда со стороны римских императоров.
Вот здесь, на этой полке, у меня, стоит Библия. Но я держу ее рядом с Вольтером – как яд и противоядие.
Всемирная история есть сумма всего того, чего можно было бы избежать.
«Вы бы отдали жизнь за свои убеждения?» – «Разумеется, нет. В конце концов, я ведь могу и ошибаться».
Даже если все держатся одного мнения, все могут ошибаться.
Действительно возвышенные умы равнодушны к счастью, особенно к счастью других людей.
Диагностика достигла таких успехов, что здоровых людей практически не осталось.
Едва ли Симеон-столпник был бы совершенно доволен, узнав о другом святом, который простоял еще дольше на еще более узком столпе.
Зависть – вот фундамент демократии.
Из всех видов осторожности осторожность в любви наиболее губительна для настоящего счастья.
Книга должна быть либо ясной, либо строгой, совместить эти два требования невозможно.
Когда мы думаем о человечестве, мы имеем в виду прежде всего самих себя; неудивительно, что мы ставим человечество так высоко.
Лишь очень немногие могут быть счастливы, обходясь без ненависти к каким-либо лицам, народам или верованиям.
Любовь – это главный способ бегства от одиночества, которое мучит большинство мужчин и женщин в течение почти всей их жизни.
Люди со склонностью к мегаломании отличаются от людей, склонных к нарциссизму, тем, что хотят быть скорее могущественными, чем привлекательными, – чтобы их скорее боялись, чем любили. К этому типу относятся многие сумасшедшие и большая часть известных нам из истории великих людей.
Мир, в котором мы живем, может быть понят как результат неразберихи и случая; но если он является результатом сознательно избранной цели, то эта цель, видимо, принадлежит врагу рода человеческого.
Мнения среднестатистического человека гораздо менее глупы, чем они могли бы быть, если бы каждый такой человек думал поодиночке.
Многие готовы скорее умереть, чем подумать. Собственно, так оно и выходит.
Мышление требует усилий и подготовки. Политики слишком заняты составлением речей, чтобы мыслить.
Наука – то, что мы знаем, философия – то, чего мы не знаем.
Наши великие демократии все еще склонны считать, что глупый человек скорее окажется честным, чем умный, а наши политики извлекают выгоду из этого предрассудка, выставляя себя еще глупее, чем создала их природа.
Не старайся избегать искушений: со временем они сами начнут тебя избегать.
Ненавидеть врагов легче и увлекательнее, чем любить друзей.
Нет ничего более утомительного, чем нерешительность, – и ничего более бесполезного.
Никто не сплетничает о тайных добродетелях других людей.
Нищие не завидуют миллионерам – они завидуют другим нищим, которым подают больше.
Патриоты всегда говорят о готовности умереть за отечество, и никогда – о готовности убивать за отечество.
Плохие философы, возможно, имели некоторое влияние, хорошие – никакого.
Правда – это то, что каждый из нас обязан рассказать полицейскому.
При демократии дураки имеют право голосовать, при диктатуре – править.
Сочетание жестокости с чистой совестью – предел мечтаний моралистов. Вот почему они придумали ад.
Страх – главный источник предубеждений и один из главных источников жестокости.
Те, кто несчастлив, и те, кто плохо спит, привыкли этим гордиться.
Тот, кто действительно имеет авторитет, не боится признать свою ошибку.
Убежденность, что ваша работа необычайно важна, – верный симптом приближающегося нервного срыва.
Увы, так уж устроен свет: тупоголовые твердо уверены в себе, а умные полны сомнений.
Умереть за свои убеждения – значит придавать слишком большую цену предположениям.
Философия – это когда берешь нечто настолько простое, что об этом, кажется, не стоит и говорить, и приходишь к чему-то настолько парадоксальному, что в это просто невозможно поверить.
Чистая математика – это такой предмет, где мы не знаем, о чем мы говорим, и не знаем, истинно ли то, что мы говорим.
Чтобы стать долгожителем, нужно тщательно выбирать своих предков.
Этика – это попытка придать всеобщую значимость некоторым нашим желаниям.
Я так занят, что был вынужден перенести дату своей смерти.
Скука – серьезная проблема для моралиста, ибо со скуки совершается по крайней мере половина всех грехов человечества.
Каждый человек окружает себя успокаивающими убеждениями, что вьются вокруг него, словно рой мух в жаркий день.
Совместимость жестокости с чистой совестью – предел мечтаний для моралистов. Поэтому-то они и выдумали ад.
Счастливая жизнь должна быть в значительной степени тихой жизнью, ибо истинная радость может существовать лишь в атмосфере тишины.
Уметь с умом распорядиться досугом – высшая ступень цивилизованности.
Непристойность – это все то, что повергает в ужас пожилого и невежественного судью.
Мысль не свободна, если ею нельзя заработать на жизнь.
Больше всего гордятся собой две категории людей: те, кто несчастлив, и те, кто страдает бессонницей.
То время, что он не проводит перед зеркалом, уходит у него на пренебрежение своими обязанностями.
Как это ни грустно, люди соглашаются лишь с тем, что их, по существу, не интересует.
Человек – существо доверчивое, он должен во что-то верить – не в хорошее, так в плохое.
Главный недостаток отцов: они хотят, чтобы дети ими гордились.
Даже в цивилизованном обществе инстинкт единобрачия иногда дает о себе знать.
Наши эмоции обратно пропорциональны нашим знаниям: чем меньше мы знаем, тем больше распаляемся.
Патриотизм – это готовность убивать и быть убитым по самым тривиальным причинам.
Плохие философы могут иметь определенное влияние в обществе, хорошие – никогда.
Смысл философии в том, чтобы начать с самого очевидного, а закончить самым парадоксальным.
Когда монашек, которые моются, не снимая купальных халатов, спрашивают, зачем такие предосторожности, ведь их никто не видит, они отвечают: «А Боженька? Он-то все видит!».
В нашем великом демократическом обществе по-прежнему бытует мнение, будто глупый человек большей частью честнее умного, и наши политики, используя этот предрассудок в своих интересах, притворяются еще более глупыми, чем они родились на свет.
Когда собеседник подчеркивает, что говорит правду, можете не сомневаться: он лжет.
Чем больше о нас говорят, тем больше хочется, чтобы о нас говорили. Приговоренному к смерти убийце разрешается прочесть в газетах отчет о судебном процессе, и он придет в ярость, если обнаружится, что какая-то газета уделила его делу недостаточно места… Политиков и литераторов это касается в той же мере.
Органическая жизнь, как известно, развивалась от одноклеточного организма до философа, и развитие это, как нас уверяют, безусловно прогрессивное. Плохо только, что уверяет нас в этом философ, а не одноклеточное.
Из беседы с ученым мужем я всякий раз делаю вывод, что счастье нам не дано; когда же говорю с садовником, то убеждаюсь в обратном.
Немногие могут быть до конца счастливы, не испытывая ненависти к другому человеку, нации, вероисповеданию…
Он (Антони Идеи) – не джентльмен: слишком хорошо одевается.
Предрассудки, которые принято именовать «политической философией», полезны, но при условии, что их не будут называть «философией».
В Америке каждый свято убежден в том, что выше него в социальной иерархии нет никого. Верно, но и ниже – тоже.
Мы живем двойной моралью: одну исповедуем, но не используем на практике, а другую используем, но исповедуем очень редко.
Никто никогда не сплетничает о тайных достоинствах других людей.
Нежелательно верить в гипотезу, когда нет решительно никаких оснований считать ее верной.
Я всегда считал респектабельных людей подлецами, и теперь каждое утро с тревогой разглядываю в зеркале свое лицо – нет ли на нем признаков подлости.
Я люблю математику за то, что в ней нет ничего человеческого, за то, что с нашей планетой, со всей вселенной ее, по существу, ничего не связывает. За то, что любовь к ней… безответна.
Зависть – основа демократии.
Всякая точная наука основывается на приблизительности.
Чувство долга необходимо в работе, но оскорбительно во многих других отношениях. Люди хотят, чтобы их любили, а не переносили с терпеливой покорностью.
Обитель для души может быть возведена лишь на очень прочном фундаменте нескончаемого отчаяния.
Машинам поклоняются, потому что они красивы; машины ценятся, потому что в них заложена мощь. Машины ненавидят, потому что они отвратительны, машины презирают, потому что они делают из людей рабов.
Если какая-то точка зрения широко распространена, это вовсе не значит, что она не абсурдна. Больше того. Учитывая глупость большинства людей, широко распространенная точка зрения будет скорее глупа, чем разумна.
О человечестве мы думаем хорошо только потому, что человек – это, прежде всего, мы сами.
Человек всю жизнь видит сны. Иногда, правда, он пробуждается на минуту, осовело смотрит на мир, но затем вновь погружается в сладкий сон.
Личное тщеславие рассеивается братьями, семейное – одноклассниками, классовое – политикой, национальное – поражением в войне. Однако человеческое тщеславие остается…
От страха способен избавиться лишь тот, кто знает свое место; величия может достигнуть лишь тот, кто видит свое ничтожество.
Побывав в Китае, я расцениваю лень как одно из самых главных достоинств человека. Верно, благодаря энергии, упорству человек может добиться многого, но весь вопрос в том, представляет ли это «многое» хоть какую-то ценность?
В наших школах не учат самому главному – искусству читать газеты.
Искусство пропаганды в том виде, как его понимают современные политики, напрямую связано с искусством рекламы. Психология как наука во многом обязана рекламодателям.
«Правильно жить» означает лицемерие, «правильно думать» – глупость.
Главный довод в пользу слова – уязвимость наших убеждений.
Религиозная терпимость достигнута только потому, что мы перестали придавать религии такое значение, как прежде.
В каждое начинание необходимо впрыснуть определенную дозу анархии – ровно столько, чтобы и застоя избежать, и распада не допустить.
Тщеславие – довод необычайной силы. «Смотри на меня» – одно из основополагающих человеческих побудителей.
Человек доказывает свое превосходство перед животными исключительно способностью к занудству.
Мы любим тех, кто ненавидит наших врагов, поэтому, если бы у нас не было врагов, нам некого было бы любить.
Чтобы быть долгожителем, необходимо только одно: тщательно выбирать своих предков.
Всякое чувство, взятое в отдельности, – безумие. Здравомыслие можно было бы определить как синтез безумий… Тот, кто хочет сохранить здравомыслие… должен собрать в себе целый парламент всевозможных страхов, из которых каждый признавался бы безумным всеми остальными.
Мы не говорим о вере, когда речь идет о том, что дважды два четыре или что земля круглая. О вере мы говорим лишь в том случае, когда хотим подменить доказательство чувством.
Вместо того чтобы убивать своего соседа, пусть даже глубоко ненавистного, следует, с помощью пропаганды, перенести ненависть к нему на ненависть к какой-нибудь соседней державе – и тогда ваши преступные побуждения, как по волшебству, превратятся в героизм патриота.
Современные философы напоминают мне бакалейщика, у которого я однажды спросил, как дойти до Винчестера. Выслушав меня, бакалейщик кликнул мальчика, который в это время находился в задней комнате:
– Эй! Тут один джентльмен спрашивает дорогу в Винчестер.
– В Винчестер? – отозвался мальчик.
– Ага.
– Дорогу в Винчестер?
– Ага.
– В Винчестер, говорите?
– Да!
– Не знаю…
Он хотел удостовериться в существе вопроса, однако отвечать на него вовсе не собирался…
Наш страх перед катастрофой лишь увеличивает ее вероятность. Я не знаю ни одного живого существа, за исключением разве что насекомых, которые бы отличались большей неспособностью учиться на собственных ошибках, чем люди.
Неординарные люди равнодушны к счастью – особенно к чужому.
Во время кораблекрушения команда выполняет приказы своего капитана не задумываясь, ибо у матросов есть общая цель, да и средства для достижения этой цели очевидны и всем понятны. Однако, если бы капитан, как это делает правительство, принялся разъяснять матросам свои принципы управления кораблем, чтобы доказать правомерность поступающих приказов, корабль пошел бы ко дну раньше, чем закончилась его речь.
В наш опасный век есть немало людей, которые влюблены в несчастья и смерть и очень злятся, когда надежды сбываются.
Когда путь от средств к цели не слишком велик, средства становятся не менее заманчивыми, чем сама цель.
Род людской – это ошибка. Без него вселенная была бы не в пример прекраснее.